как способ распределения не только дохода в обществе, но и смысла жизни. Читая пессимистичные отчеты о «бредовой работе» и низких зарплатах, они, вероятно, инстинктивно чувствуют, что все должно быть не так и что при должных изменениях даже неприятная работа может приносить удовлетворение. Другие же сомневаются, что работа и смысл жизни как-то связаны, и, вероятно, видят в любом проявлении недовольства работой подтверждение своих убеждений.
Впрочем, в определенном смысле не так уж важно, какая точка зрения вам ближе. Когда мы приблизимся к миру с меньшим количеством работы, обе стороны будут вынуждены обратиться к одному и тому же вопросу: если люди не будут больше работать, что же они будут делать?
Популярный ответ на этот вопрос – нужно обратиться за советом к богатым высшим классам. На протяжении всей истории многие их представители могли позволить себе не беспокоиться о работе для получения дохода. Кейнс называл их «нашим передовым отрядом» и представлял, как в мире с меньшим количеством работы они «отыскивают для всех нас землю обетованную и разбивают там свой лагерь»[672]. Василий Леонтьев писал, что «те, кто спрашивает, чем могли бы заняться среднестатистические трудящиеся, будь у них столько же свободного времени, забывают, что в викторианской Англии «высшие классы» своей праздностью, по-видимому, ничуть не тяготились. Одни охотились, другие занимались политикой, третьи создавали величайшую поэзию, литературу и науку, какие только знал мир»[673].
Философ Бертран Рассел, сам принадлежавший к высшим слоям британского общества, писал о состоятельных представителях своего класса в знаменитом эссе «Похвала праздности». Он утверждал, «что изрядное количество вреда в современном мире приносит вера в добродетельность работы и что дорога к счастью и процветанию лежит через организованное сокращение работы». Ему казалось, что праздный класс «создал почти все, что мы называем цивилизацией… Без праздного класса человечество никогда бы не вышло из варварского состояния»[674]. Он считал, что никто не должен работать больше четырех часов в день, чтобы у людей была свобода посвятить себя искусству, науке, литературе и экономике.
Проблема в том, что обращение к образу жизни состоятельных людей ничего особенного нам не даст. Во-первых, есть тенденция романтизировать то, как мудро они проводили (или проводят) свои дни. Торстейн Веблен, разработавший теорию демонстративного потребления, иронизировал над тем, как преуспевающие люди в викторианской Британии тратят деньги («чтобы пользоваться уважением, нужно быть расточительным») и как они проводят свободное время – то, что он называл «демонстративным досугом»[675]. Им было недостаточно просто показывать, как они растрачивают свои доходы на кричащие излишества; они должны были еще и показывать, как они растрачивают свое время. Это объясняло привязанность «досужих классов» ко всему – от изучения древних языков до тщательно продуманных демонстраций безупречных манер и приличий. Конечно, суждения Веблена носили провокационный характер. Но у них были и серьезные основания: высшие классы действительно часто проводили свое время весьма необычным образом.
Истина заключается в том, что нам очень трудно представить себе, как проводить свободное время с пользой. Знаменитая строка Маркса объясняет почему: «Религия – опиум для народа». Часто она интерпретируется как критика духовенства и высших классов: они якобы придумывают религиозное учение, которое усыпляет трудящихся, отвлекает их от экономического неравенства и не дает им начать революцию. Но Маркс имел в виду совсем не это. Он считал, что религия была создана обычными людьми, а не навязана сверху. Это был придуманный ими самими способ придать смысл своей жизни[676].
Однако религия больше не может выполнять эту роль. Возможно, в некоторых общинах религиозность растет, а в религиозный канон добавились новые тексты (например, «писание» Саентологии). Но по сравнению с эпохой Маркса, когда строилось много церквей, а люди охотно становились священниками, современный мир выглядит совсем иначе[677]. Религия уже не доминирует в повседневной жизни.
Что же заняло ее место? Работа. Для большинства из нас работа – это новый опиум. Подобно наркотику, она дает некоторым людям приятную дозу целеустремленности, но вместе с тем опьяняет и дезориентирует, отвлекая от поиска смысла где-то еще. Поэтому нам трудно представить себе, как можно жить иначе. Работа настолько укоренилась в нашей психике, мы стали настолько зависимы от нее, что часто инстинктивно сопротивляемся попыткам представить мир, где ее будет меньше, и неспособны сформулировать что-либо стоящее, когда мы пытаемся это сделать.
Большинство из нас знает, что значит жить, имея работу и располагая доходами; этого нельзя сказать о безработице при наличии доходов. По словам Ханны Арендт: «Вот оно, работающее общество, готовое освободиться от оков труда, но этому обществу едва уже только понаслышке известны те высшие и осмысленные деятельности, ради которых стоило бы освобождаться»[678]. Проблема, как выразился Кейнс, заключается в том, что «на мой взгляд, нет такой страны и такого народа, которые без страха ожидали бы наступления эпохи досуга и изобилия. Ибо нас слишком долго учили бороться, а не наслаждаться»[679].
Политика досуга
Что же нам делать? Как будут проводить время люди и можно ли наделить их чувством цели, утерянным вместе с работой? Одним из самых поразительных открытий Марии Яходы в деревне Мариенталь стало то, что для оставшихся без работы людей досуг превратился, по ее словам, в «трагический подарок». Она надеялась, что «даже в нищенских условиях безработицы люди все равно выиграют, получив неограниченное количество свободного времени». На деле же она обнаружила, что «отрезанные от работы… [они] постепенно дрейфуют из упорядоченного существования в хаотичное и пустое», и, когда их просят объяснить, как они проводят свои дни, они «не могут вспомнить ничего достойного упоминания»[680]. Как избежать подобного уныния и отчаяния в мире технологической безработицы?
Отчасти ответ заключается в том, что нам как обществу нужно будет осознаннее размышлять о досуге, о том, как подготовиться к нему и как использовать его мудро и с пользой. Сегодня мы знакомы с политикой на рынке труда, широким набором мер, структурирующих мир труда наилучшим с точки зрения общества путем. Однако, на мой взгляд, когда мы приблизимся к миру с меньшим количеством работы, мы захотим дополнить их чем-то другим – политикой досуга, наполняющей и структурирующей свободное время людей.
Возвращение к образованию
Серьезная политика досуга должна начинаться с образования. Сегодня большинство школ и университетов отдают приоритет подготовке людей к миру труда (а там, где она не является целью, – служит критерием оценки). Я учитывал это, говоря о необходимости изменить то, что, как и когда мы учим. Но по мере наступления мира с меньшим